В Париже, где было распродано 800 000 копий "You're My Heart, You're My Soul" и мы слыли героями, должно было состояться наше выступление в телепередаче "Champs-Elysees", ведущей была сама Дезире Нозбуш. Воскресный вечер, лучшее время, машина телевизионщиков уже вертела во все стороны своими спутниковыми тарелками. В 20 часов 12 минут Норочке разонравилось, что поведёт шоу особа женского пола. Без лишних церемоний она увела своего благоверного.

"Где Ваш коллега?" - по-французски заорал на меня продюсер. Углы его рта покрылись хлопьями пены, как у спортсмена, пробежавшего 700 километров; язычок в глотке беспрестанно дёргался, а кадык ходил вверх-вниз. Я сказал: "Экскьюз-муа, а я-то здесь при чём? Я-то здесь, а мой коллега - это тот, которого нет." В конце концов приплёлся ещё и шеф из фирмы звукозаписи, всё орали невпопад. Я изрёк только: "Поцелуйте меня в задницу!" и тоже ушёл.

Несколько недель спустя нам снова предстояло выступить во Франции, в шоу Мишеля Друкера, своего рода французский Томас Готтшальк. Томас снова отказался, зато на этот раз выдумал благовидный предлог, за это честь и хвала. Но на этот раз я раздобыл дублёра, какого-то парня с длинными чёрными волосами, который умел шевелить губами под фонограмму. У французов он сошёл за Томаса.

Но что-то, кажется, до французов дошло. Ибо когда телепромоутеры нашей фирмы предлагали выступить Modern Talking во Франции, телевизионный босс быстренько отказался: "Non! Non! Merci beaucoup! Нет, спасибо, больше ни за что!"